Шестаков Мирон Игнатьевич - монография (часть 1)
Мы иногда задумываемся над тем, как же жилось тому или другому
человеку. Думаешь об этом и хочется воспроизвести свой тернистый
путь жизни. Года уходят, а много ли знают о тебе другие?
Конечно, лучше знаешь себя, свою жизнь, которая, как в зеркале,
запечатлена в памяти.
Мною пережитые события в памяти надолго оставили отпечаток,
поэтому, прожив более семидесяти лет, есть о чём вспомнить,
есть о чём написать.
М. И. Шестаков
1979-1980 гг
4 августа (по новому стилю 18 августа) 1919 года я появился, как гражданин Советского Союза. Сразу был окрещён в Желтуринской православной церкви (село Желтура- это рядом большая деревня). Назвали меня Мироном. Родился в селе Тынгырик. Почему-то позже, когда учился, невзлюбил своё имя и спросил мать:
- Почему мне дали такое незавидное имя?
Мать ответила:
- Ты родился в Миронов день, поэтому и назвали тебя так.
Тогда меня ответ удовлетворил. Все имена давали попы. Тут уж родители против не имели ничего.
Деревня наша стоит в очень живописной местности. Рядом протекает река Джида, в западной части села с шумом в Джиду впадает река Желтура. Особенно этот деревенский пейзаж врезался в мою память, когда глядишь с восточной части Убуры (гора). Прелесть.
Мой отец- Шестаков Игнатий Михайлович был неграмотный, малоразго-ворчивый человек. Много курил деревенского самосада. Самодельная трубка всегда была у него в зубах, а кисет их шкурки замбурана (суслика) всегда висел у него на боку. Очень щепетильный и трудолюбивый человек. Его отдыхающим можно было видеть только в праздники, и тогда, когда он приезжал с поля домой. Я до сих пор помню некоторое время, проведённое с ним, когда мы ездили на нашем единственном бурке (в хозяйстве была одна лошадь) в Боргойский черёмушный остров за черёмухой. Это было осенью, когда черёмуха начала вянуть. А её было несметное количество. От деревни было 40-50 вёрст. Ехали на телеге, на которой была привязана 18-ти ведёрная бочка. (Эта бочка у нас стояла всегда с водой в хате в зимнее время). Выехали утром рано. Сели оба на передок, навалившись спинами на бочку. Отец всё время сидел и о чём-то думал. Мне надоело сидеть. Я давай его упрашивать рассказать что-либо про войну, или рассказать сказку. Помню, что я тогда ещё не учился (учиться я пошёл девяти лет), но в какой-то мере интересовался интересными рассказами старших.
У нас в семье очень много рассказывали сказок, которые я с жадностью слушал.
Отец поведал мне о том, что он, когда был в армии, стоял на посту с заряженной винтовкой, и вдруг две чёрные фигуры вышли на него. Один поднял пистолет, хотел выстрелить, но он первый выстрелил, попал-ли, не попал-ли он в эту чёрную тень человека, он не знает, так как сразу же побежал к своим, которые прибежали на выстрел, но после этого никого не нашли. Почему мне это врезалось в память, не знаю. Но, по всей вероятности, этот рассказ здорово напугал меня.
Мы полную бочку набрали черёмухи и привезли домой. В эту поездку я нашёл бурятский кушак, который состоял из трёх метров далимбы. Как я был рад этой находке, хотя отец чем-то был недоволен.
Как хорошо быть маленьким. Тебе ничто нипочём. Ни забот, ни горестей, ничего тебя не печалит, не беспокоит. Золотая пора для меня была эта пора, безмятежной беготни, купания в реке Джиде, хождения в лес по ягоды, по грибы, особенно за черёмухой, хождения в тайгу- Гунзан за кедровыми шишками вместе с братом Степаном, братом Сергеем, Евдокимом (позже он назвал себя Евгением).
А отец изредка ездил с нами в тайгу и то в день Спаса… (третий Спас- в день этого религиозного праздника обычно полностью добывают спелые кедровые орехи).
Тайга очень прелестна, она тянула не только нас, маленьких, но всё взрослое население, иногда я навязываюсь к нему со своими просьбами и он берёт меня с собой.
Отец у нас был очень трудолюбивый. Все заботы о семье были на его плечах. Ведь нас было в семье десять человек детей: Фёдор, Николай (которые после службы в армии не стали жить в деревне), Евгений, Сергей, Степан, Мирон (то есть я), а из женского пола- мать Ксения Никоноровна, сёстры: Уля (Оля), Тая, Вера (последняя умерла в пятилетнем возрасте) и в очень маленьком возрасте умерла Нюра.
Отец, бывало, вставал очень рано, в 4 часа утра, спокойно одевался в полушубок, подпоясывался далимбовым кушаком, набивал самосадом трубку и выходил во двор напоить лошадей и дать им корму.
В хозяйстве отца было мало животных, да вообще мы всегда были батраками, как это помню, назвали нас после организации колхоза в 1930 году. Мне уже было тогда 11 лет.
В период единоличной жизни- жизнь была очень трудной. Отец и все были заняты в работе с очень раннего утра и до поздней ночи. Было так, приедут отец и братья в зимнее время из леса (зимой всегда заготовляли 25-30 кубометров дров), мать уже всё готовит на стол, чтобы накормить и обогреть приехавших из леса, здесь же становится перед иконой и говорит вслух:
- Слава богу, сегодня мы заготовили столько-то дров.
Помолившись, садится за стол.
Особенно тяжело было в период полевых работ. Я маленьким, лет шести, начал помогать родителям. Вернее, отец всегда брал меня в поле для того, чтобы я чем-то мог им помочь. А работа была моя такая. В период сева обычно делалось так: Отец и брат Евдоким сначала сеют из пестерей (пестерь- это лукошко, ведра на два хлеба, сделанное из бересты), одев его на плечи (у него был специально для этого приделан ремень- тесёмка) и начинают сеять. Прошли загонку, начинают организовывать боронование (бороны тогда были деревянные). Запрягают лошадь. А был у нас тогда бурка. Единственная лошадь, на которую меня поднимают и сажают. Дают поводья в руки и отец, перекрестившись, говорит:
- С богом!
И я начинаю бороновать.
Я помню, какая была прелесть в поле. Простор, землёй весенней пахнет, грачи садятся на боронованную пашню, выискивают себе червячков, склёвывают оставшиеся, не закрытые зёрна в землю.
А какой был вкусный после работы чай, вскипячённый на костре, в поле.
У нас был, бог его знает, откуда попал и кто его привёз в дом, медный котелок, так литров на 4-5, который был всегда с нами. Чай всегда солили. Нальёт, бывало, отец чайку в эмалированную кружку, посолишь его и с чёрным хлебом уплетаешь его с большим наслаждением.
Очень много работали, а, по существу, почему, я не знаю, очень мало получали. Но это, теперь понятно, из-за того, что плохо обрабатывали землю, сказывалось и всё это на урожае.
В период уборки урожая дома, как я помню, всегда перед отъездом в поле, усаживаются все на лавки, посидев немного, встают, помолившись богу, выезжаем в поле. Жали хлеб серпами. Связывали в снопы, ставили суслоны (суслон- это 10 снопов).
Наша семья очень быстро убирала хлеб. Пашни было не очень много, а у нас в поле и без матери было много работников. А в это время Евгений, Сергей нанимались в работники в с. Желтура, где были зажиточные мужики (после их назвали кулаками) и работали у них до окончания полевых работ.
Осенью, с окончанием уборки, всё, что находилось в поле, привозили домой, на второй огород, и зимой обмолачивали цепями. Веяли хлеб (отделяли мякину от зерна) лопатами, сделанными из сосновых досок. Этому должен предшествовать обязательно ветер. Когда ветра нет, не веяли. Если ветер большой, веяли из ведра в ведро, подняв одно высоко над головой.
Так шла единоличная жизнь.
Я совершенно не помню, когда провожали в армию брата Фёдора 1900 года рождения, Николая 1904 года рождения, которые, отслужив в армии, не вернулись в деревню. Они остались работать в Верхнее- Удинске. Ныне Улан- Удэ.
Отец мой до организации колхоза жил большой семьёй, часто с земляками ездил в так называемую ямщину, в Верхнее- Удинск, где продавал муку, кожу, рыбу, мясо и, главное, большое количество рябчиков (куропаток), которых мы ловили плёнками в наших полях. Их было на полях огромное количество. В зимний период, особенно перед ямщиной, нам: Сергею, Степану и мне было наказано, чтобы наловить их вовремя и как можно больше. Из города везли ситец, посуду и всё необходимое для семьи.
В 1931 году отец вступил в колхоз в с. Тынгырик «Красное знамя». Семья наша уменьшилась. Сергей отслужил в армии службу, завербовался в Монголию пасти и выгонять скот на территорию СССР. Тогда железной дороги не было, скот выгоняли на мясокомбинат в Улан- Удэ своим ходом. Позже он остался жить в городе.
Степан окончил школу ФЗО, также остался работать в Улан- Удэ на 168 хлебобазе. Ныне мелькомбинат. Ольга вышла замуж. Тая тоже приехала в Улан- Удэ
Старики отец, мать и Рая остались одни. Я учился в г. Кяхте. Им пришлось переехать в Улан- Удэ в 1936 г. В этом году отец заболел и умер.
Моя мама – Ксения Никоноровна, по роду Щелкуновых, из села Харацай Джидинского района, 1884 года рождения, вышла замуж уже вдовой, муж которой был убит на войне 1905 года с Японией. У неё остался Николай. У отца тоже было несчастье. Его жена умерла от родов. Сын Фёдор остался жив, а отец Игнатий Михайлович остался вдов. Поэтому они – мать и отец, поженились где-то в 1906-1907 году. Остальные мы у них совместные.
Мать, имея такую огромную семью, всегда справлялась со всеми делами не только дома, но и иногда помогала в поле. Вставала, как обычно, с первыми петухами в 4-5 часов утра и до 8 часов успевала на всех приготовить пищу, накормить завтраком, поделать утреннюю домашнюю работу.
Большой помощницей в домашнем деле была Ольга. Иногда, очень рано утром проснёшься, бежишь во двор по естественным надобностям, а они уже месят тесто в квашне, суетятся у печки, готовят пищу на день. Ольга пятая, а до неё у нас четверо братьев, поэтому ей на её долю выпала половина женской работы. Она даже совсем не училась в школе.
Наша мама была хорошо грамотная. Ещё до революции она окончила Кяхтинское женское училище, которое ещё при жизни В. И. Ленина было преобразовано в народное училище по подготовке учителей начальных классов Бурятии и Монголии. К моему счастью я окончил это училище в 1937 году. Когда отец умер, мама осталась жить у Степана с Сергеем в Улан- Удэ.
После окончания педучилища в 1937 году я взял их к себе, куда меня направили на работу, на ст. Н-Тальцы, Заиграевского района Бурятской АСССР. Жили у меня они два года. Когда меня в 1940 году взяли в армию, я их направил в гор. Закаменск к сестре Ольге. После она приехала к Степану в Улан- Удэ, а затем к Евгению в Татаурово, где она и умерла в 1948 году.
Старший брат Фёдор Игнатьевич, 1900 года рождения, работал в Улан- Удэ на железной дороге. В начале войны был взят в армию. В 1942 году погиб. Детей у него не было. Есть приёмный сын Юра Серёдкин. Живёт в Татаурово. Жена умерла.
Брат Николай служил на Балтийском флоте моряком шесть лет. Получил военно- морскую специальность – мичман. Приехал в Улан- Удэ, устроился на работу в СУРП (Селенгинское управление речного пароходства) помощником капитана «Кооператор». Спустя два года его перевели капитаном парохода «Стаханов». В коммунистическую партию вступил ещё на Балтийском флоте. В 1941 году в начале войны был призван в ряды Советской Армии. Служил на Северном флоте помощником капитана самоходной баржи, убит при бомбёжке баржи врагом. Баржа была потоплена в 1942 году. Детей у него не было.
Евгений (Евдоким- как он был при рождении наречён) 1909 года рождения. Ольга (Ульяна), Степан, Сергей, Рая жили, а Таисия живёт при вашей жизни. Описывать не буду.
Кроме лишь немного о Сергее. Это четвёртый брат, 1911 года рождения, который пропал без вести в 1942 году в период Великой Отечественной Войны. Мы с ним, как сибиряки, были на Волховском фронте, причём часто переписывались. Хорошо помню его ответ на моё письмо, в котором я писал, что идут крупные бои на моём участке фронта. Он написал: «Мирон, очень жалко тебя. Ты молодой, грамотный, ничего ещё в жизни не видел, а смерть всё время висит на носу. Не лезь в пекло, и т. д.».
Это было в 1942 году в сентябре месяце. При штурме Синявских высот я был тяжело ранен и связь была потеряна. Хотя я ему из гор. Рыбинска написал письмо. В госпитале я не получил ответа. После войны я много искал его. Но ответ получил, что он «пропал без вести на Волховском фронте».
О себе
Дошкольные годы, до 1928 года, мною уже описаны на первых страницах.
Итак, в 1928 году я пошёл на десятом году жизни в начальную Желтуринскую школу в первый класс. Вообще в это время даже до 16-ти лет не ходили в школу. Теперь я узнал, работая преподавателем, что в 1926 году было Постановление правительства «О ликвидации неграмотности взрослых» и «Об обязательном начальном образовании детей до 16 лет».
Я как раз попал под это Постановление. У нас рядом, в с. Желтура, с 1890-х годов, когда была построена церковь, сразу же построили и школу. Назвали её церковно- приходская школа. Содержалась эта школа до революции 1917 года на средства прихожан. После революции школу на попечение взяло государство. Я уже говорил, что мама у нас была грамотная и она выбирала время для занятий с нами. Поэтому я, помню, хорошо уже читал по слогам и решал задачи. Из таких, как я, скомплектовали класс. Помню, в нашем классе были очень взрослые ребята и девчата. За 1-е полугодие мы изучили программу первого класса, а за 2-е – за второй класс. В 1929 году я уже учился в третьем классе. В этом же году в с. Тынгырик построили и открыли начальную Тынгырикскую школу. Первыми учениками были мы, третьеклассники. Здесь я окончил 3-й и 4-й класс. Причём за четвёртый класс тогда сдавали экзамены. В 1931 году меня отвезли в Нижний Торей (это 18 км от нас) учиться в неполно- среднюю школу. В 1934 году я её окончил, и не просто окончил, а, как помню, имел «хорошо» только по русскому языку, а остальные все- «отлично». Получил премию – ботинки и грамоту. Приехал в колхоз «Красное знамя» и меня взяли учётчиком в колхоз. Это как раз после 1933 года, голодного года. Колхоз начал уже оправляться.
В это время, в августе месяце, приезжает к нам в деревню Эдуард Мартынович Браун. По национальности латыш, директор нашей Н-Торейской семилетки. Он приехал на велосипеде. Это была новинка, и в деревне у нас такую машину ещё никто не видел. Это было рано утром. Нашёл наш дом. Помню, как я в это время был в правлении колхоза, собирался ехать в поле. В это время меня зовут домой. Прихожу и вижу: стоит Эдуард Мартынович, разговаривает с отцом и матерью. Мать что-то очень печальная стоит около него и доказывает. Отец сидит на заваленке дома и курит, и курит. Оказалось, что из Джидинского районного отдела народного образования поступила разнорядка в дирекцию Н-Торейской семилетки отправить трёх человек учащихся, окончивших 7 классов, в Кяхтинское педагогическое училище. Поэтому он и приехал, чтобы отправить меня в г. Кяхту. Но условия не позволяли отправить меня учиться.
Во- первых, не было одежды. А нужно было иметь хотя бы двое штанов и две рубашки, какое-то пальто. Иметь бельё, хотя бы пару. Ботинки у меня были новые – премия школы. И нужны были деньги, а их совсем не было.
Во- вторых, нужно кому-то везти меня. А на это тоже нужны средства.
В- третьих, мать и отец не хотели меня отпускать далеко. Ведь я ещё маленький, не самостоятельный. Как я там буду жить без родителей, далеко, за 200 вёрст, один?
Когда я подошёл, поздоровался, Эдуард Мартынович меня спросил:
- Ты хочешь поехать учиться в г. Кяхту?
Я знал, где она.
- Очень!, – что-то ещё сказал.
Но отец сказал, что я поеду на следующий год. Соберём денег, купим одежонки, тогда поедешь. Я заплакал и убежал во двор, настолько мне было обидно прерывать школу. Ведь так я хотел учиться. Однако, Эдуард Мартынович уговорил их. Довод был один – купить одежду. Мать и отец пообещали меня направить, если они достанут, купят одежду. Позвали меня, я пришёл. Мне рассказали, как было решено. Мать здесь же отдала ему свидетельство об окончании школы, которое он переслал в педучилище. Когда мы распрощались с директором школы, мать позвала меня в избу и сказала:
– Бери лист чистой бумаги и карандаш и садись, пиши.
Я исполнил её просьбу. сели писать письмо в г.Улан- Удэ брату Николаю, который уже работал в СУРПе помощником капитана парохода «Кооператор». Просили его прислать, что мне нужно, да скорее. По-видимому, время поджимало. Брат мой милый, он не замедлил и прислал посылку. Целый мешок добра. Это спасло меня. Он же выслал десять рублей. Отец меня проводил до Петропавловки, а там мы втроём: один бурят из Петропавловки, девочка Зайцева Наташа (она окончила семилетку раньше меня на один год) и я за трое суток добрались до г. Кяхты.
Учёба в педагогическом училище была для меня проверкой мужества, самостоятельности. Но здесь хорошо было то, что мы были полностью на государственном обеспечении. На первом курсе платили 38 рублей стипендии, на втором – 40 рублей, на третьем – 45 рублей.
За питание в столовой высчитывали 35 рублей, остальные на руки выдавали. Жили в общежитии, где было всё: койки, постельные принадлежности, мыло, тумбочки. Учебники тоже были государственные. Только занимайся! Были созданы все условия. Но кормили почему-то очень плохо. Получив три рубля стипендии, обычно покупали хлеб, что-то поесть.
Трудно было, но тяга к знаниям всё перебарывала. После окончания первого курса я приехал в Селендуму (я списался до этого с братом Николаем, он ходил по Селенге в Монголию до какой-то Мойки, конечного пункта в МНР). С ним приплыл в г. Улан- Удэ. Первые каникулы жил в городе у Сергея, Степана. Сергей тогда только женился на Кате. Семья была почти в сборе.
Проучившись ещё два года в педучилище, в 1937 году я его окончил. При распределении посылки на работу по школам республики я отказался ехать на место назначения, мотивируя отказ свой тем, что поступаю учиться в Улан- Удэнский педагогический институт. Меня никуда не послали, и я стал продолжать учёбу в институте. Проучившись один месяц, нас, где-то 12-15 человек, вызывают в Министерство просвещения АССР и, как комсомольца и как учителя начальных классов, меня посылают заведующим восьмикомплектной Н- Талицкой начальной школы Заиграевского района Бурятской АССР. Где я и работал до 2 февраля 1940 года.
Конечно, я тогда мог отказаться от посылки меня на работу, но, посовещавшись со своими, с матерью, я дал согласие. Больно плохие материальные и жилищные условия были в семье. Жили 6 человек в бараке, в одной комнатке. Съездил я в Заиграево (это 80 км от Улан- Удэ), приехал в Н- Тальцы, устроился, принял школу и сюда перевёз маму и сестру Раю. Работал учителем здесь, вёл два класса: 2-й и 4-й Очень много готовился к урокам. Кроме того был секретарём комсомольской организации села. Много времени уходило на заготовку дров, продуктов и вообще заботы о матери и сестре. Когда я получил повестку в армию, то я вынужден был направить маму и Раю в г. Закаменск к сестре Ольге.
Итак, начинается моя армейская жизнь со 2-го февраля 1940 года
Призван в армию досрочно. Я был забронирован на два года. Не знаю, почему я имел такую отсрочку в армию, понятия не имею. Или по семейным обстоятельствам, потому что на иждивении моём была мать и сестра. Или из-за острого кризиса педагогических кадров в народном образовании.
3-го февраля выехали из села Заиграево в г. Улан- Удэ.
5-го проводы в Улан- Удэ.
Уже через пять дней прибыли на ст. Оловянная Читинской области. Зачислен в полковую школу – курсантом.
4-х месячная полковая школа выковывала младших командиров. Называли их помкомвзводами (командиры отделений). Проучившись 2,5 месяца, в апреле 1940 года нас, где-то 40-50 человек из дивизии, кто имел среднее образование, по приказу перевели в город Омск Омской области в общевойсковое пехотное дважды ордено-носное им. Фрунзе военное училище. Зачислили курсантом училища.
Международная обстановка была очень напряжённая. Тогда ждали нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Мы как то не верили, что заключённый в 1939 году пакт о ненападении будет долговременный.
В военном училище готовили общевойсковых пехотных, миномётных, пулемётных командиров взводов. Я был зачислен в пехотное отделение. Это училище потребовало огромного напряжения сил и энергии. В лагерный период мы не имели права ходить пешком. Частые длительные военно-полевые учения. Огромные, форсированным маршем переходы. Восьми часовая теоретическая подготовка. Всё это свалилось на наши плечи. В июне месяце 1941 года мы сдавали экзамены наравне с другими, которые учились до нас. С 1-го июля (мы это число ждали) должны нам предоставить отпуск на две недели, с направлением после окончания училища в часть, на постоянную службу.
Но судьба распорядилась по- своему. 22 июня 1941 года было воскресенье. Я был в увольнении, находился в гор. Омске в парке культуры и отдыха со своими ребятами. Лагерь наш находился в 7 км от города.
В 12 часов передали все радиостанции страны заявление Советского правительства о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз. Выступил Министр иностранных дел В. М. Молотов. Все люди, кто находился в парке, бегом направились домой, как только прослушали радио. В парке были громкоговорители. Мы через каких- нибудь 30-40 минут были уже все в лагере.
Выстроились на линейке повзводно, ожидали начальника школы. Но пришёл дежурный по лагерю, объявил:
- Кто был в увольнении и не обедал, бегом марш в столовую, а остальные –разойтись! Из лагеря никому не отлучаться.
Мы зароптали, мы хотели бы знать всё, а нас кормят обедом. На следующий день, как обычно, мы уходим на занятия. В 11 часов прибегает дневальный по лагерю и мы бежим в лагерь. Выстраиваемся и начальник школы полковник Гуртьев В. Н. объявляет приказ Министра обороны СССР Маршала Тимошенко С. М. о присвоении всем курсантам звания «лейтенант» и направляют в г. Красноярск в штаб Сибирского военного округа. В штабе получаю назначение в гор. Боготол Красноярского края, еду на формирование стрелкового батальона 1236 стрелкового полка 372 стрелковой дивизии 59 армии. Привожу бойцов в город Красноярск. До 13 августа 1941 года шла подготовка к отправке нас на фронт. Получали оружие, занимались военной подготовкой, знакомились с составом. Я был назначен командиром стрелкового взвода 1-го батальона этого полка. Принял 50 человек солдат исключительно 21-25 летнего возраста. Некоторые из них только что отслужили в армии 2-3 года.
13 августа 1941 года, это число запомнилось на всю жизнь, нас провожали на фронт. Это была целая трагедия расставания со своими близкими. Редко кто не пролил слезы. Мы не знали, куда едем, на какой участок фронта. Но когда ехали по северной железной дороге от г. Кирова на г. Вологду, нам стало ясно – под Ленинград или на Север, на эти участки фронта.
Высадились на железно- дорожной станции Череповец. Отсюда пешим ходом в направлении г. Бокситогорск, г. Тихвин в Ленинградской области. В это время нас собрал командир батальона и поставил в известность, как вести в период марша. Где мы шли, эта местность уже подвергалась бомбёжкам противника. Шли, в основном, ночью. Противник уже захватил г.Тихвин, Бокситогорск, Кириши и охватывал вторым кольцом Ленинград, выходил к Волховстрою, шёл на соединение с финнами, которые наступали правым берегом Ладожского озера на Ладейное поле. Посмотри карту, тебе будет яснее.
Не доходя гор. Тихвина 20-25 км, мы заняли оборону. Через день получили приказ о наступлении.
Это было 9 сентября 1941 года – первые бои за г. Тихвин. Наш 1-й батальон в составе 1236 стрелкового полка наступал с левой стороны города. Командир полка полковник Черных, командир батальона майор Зверев, командир роты лейтенант Степанов (кадровый офицер, служил уже более семи лет в армии).
Из фронтового блокнота
Переписываю дословно:
«Первый раз вступаю в бой 9 сентября 1941 года под г. Тихвином. Гнали немцев вплоть до реки Волхова, вышли к заводу им. Коминтерна»
Командир роты, получив приказ, собрал нас, это дело было вечером, уже темнело, и сказал:
- Двигаться будем маршем лесом, к передней линии обороны, сосредоточимся у маленькой речки (названия я её сейчас не помню) и там на рекогносцировке я вам поставлю задачу. Шли 4-5 часов. Отдых. Накормили бойцов, получили боеприпасы. Хорошо помню: по 50 штук патронов на винтовку, по две гранаты (лимонки) на бойца. У меня был автомат ППШ (тогда их было мало и их выдавали только офицерам и разведчикам) и пистолет ТТ.
Командир роты Степанов пригласил нас на осмотр полосы, где мы должны ротой наступать. Ничего не видно, опушка леса, дальше кустарник и торфяное болото. Города Тихвина тоже не было видно. На следующее утро, это было 9 сентября, произвела наша артиллерия несколько выстрелов, очень мало было артиллерии, и на этом закончилась вся арт. подготовка.
Время подошло. Я прокричал:
- Вперёд, ребята!
И мы всей ротой бегом двинулись вперёд, в направлении опушки леса. Поднялась стрельба. Сзади начали разрываться снаряды и мины противника. Мы ворвались в лес и бегом дальше и дальше стали продвигаться, выполняя постав-ленную задачу. Мой второй взвод (я был в середине роты), кроме двух рененых, не имел потери на прорыве линии обороны. Но беда оказалась в том, что до этого за день прошёл дождь и мы, мокрые с ног до головы, шли быстро, чтобы согреться. До р. Волхова, как нам была поставлена задача, было 70-75 км. Мы прошли в первый день без боёв в лесу 12-15 км. В это время прибегает связной от нашего взвода Сизов Миша с приказом: «немедленно мне явиться в штаб батальона». Иду в штаб, а здесь уже командиры рот, три взводных командира, сидят около топографической карты и что-то кумекают. Я доложил, что прибыл. Командир батальона майор Зверев напустился на меня, что якобы я убежал с солдатами вперёд, сломя голову. До сих пор помню его слова:
- Ты держи своих солдат, а то всех можешь растерять в лесу.
Когда отчитал меня, сказал:
- Садись к карте.
Это был приказ второго дня наступления. А приказ был такой: «Накормить людей, выставить охрану, пополнить запас боеприпасов, послать разведку».
Главное, на нашем направлении немцев не оказалось. Тактикой немцев было так называемое вклинивание, отрез, окружение. Шли они массированно, по большим дорогам. Захватывали города, большие населённые пункты, важные тактические объекты. Поэтому их не оказалось в нашей полосе наступления первого дня. Приказ второго дня наступления – главное направление или основная задача дивизии и, по-видимому, всей 59-й армии – это рабочий посёлок и завод им. Коминтерна.
Три дня продвигались буквально по 20-25 км в день, на пятый день стали доходить до р. Волхов. Осталось каких-нибудь два километра. Немцы встретили нас шквальным огнём артиллерии, миномётов, стрелкового оружия. Они, оставив гор. Тихвин, г. Бокситогорск, сосредоточили основные силы на левом берегу р. Волхов и создали уже прочную линию обороны.
Некоторые части немцев на двух баржах переплавлялись на западный берег. Нам здесь же пришлось зарываться в землю, отрывать окопы. Налетели самолёты, стали бомбить, а у нас никакого прикрытия с воздуха и ни одной зенитки. Это было что-то неописуемо страшное. Нас бомбят, уничтожают артогнём, а мы лежим в окопах. Положение было самое критическое. Так продолжалось до темна, до наступления ночи. Ночью, когда я с ординарцем и двумя командирами отделений подсчитал потери, то оказалось убито 4 бойца, тяжело ранены командир отделения и 9 солдат. Большинство из них ещё под огнём противника эвакуированы в тыл, в санитарный взвод. Я был немного контужен, как и некоторые солдаты, но остался в строю. За эту операцию я был представлен к правительственной награде и получил её.
Начались с этого периода дни обороны на вновь созданном Волховском фронте. Главная задача нашего соединения, в которое входили 372, 374, 476 стрелковые дивизии 59 армии, 54 армия и 2-я ударная армия. Все сибиряки. Армии, сформи-рованные в Сибирском военном округе, полностью выполнили свою задачу, не дали фашистам окружить Ленинград за Ладожским озером. Остался один путь к Ленинграду, который мы отстояли – через Ладожское озеро. Этот единственный путь назван ДОРОГОЙ ЖИЗНИ.
Немного позже я узнал, что вся операция была проведена под командованием маршала тов. Жукова Г. К., маршала Л. А. Говорова, а нашей армией командовал генерал армии Федюнский. Нашей дивизией командовал генерал майор Радыгин.
После сентябрьских боёв 1941 года мы стали в оборону. Чуть- чуть отодвинулись в лес с чистой местности, стали строить деревянные доты, землянки для ночлега, отрывать окопы, делать траншеи, укрепляя занятый участок обороны. До 25 декабря мы стояли в обороне.
Из фронтового блокнота
«Стоим в обороне, немцы обстреливают часто. Ночью освещают свою линию обороны ракетами, а у нас темно. Стоит мороз, страшный мороз».
2 декабря 1941 года
25 декабря 1941 года нашу дивизию отводят в тыл. Располагаемся в Силищинских казармах, километров 80 от линии обороны. В это время приезжает к нам маршал Говоров, командующий Волховским фронтом. К нам прибыло пополнение. Мы укомплектовались, пододелись, даже помылись в бане. Мы все чистенькие, вымытые, подстриженные, обработанные вшибойкой. Поясняю: в период обороны у нас развилось столько вшей, пощады не было. Что только мы с ними не делали. Санвзвод часто нас обрабатывал перетрумом – ядовитым порошком от вшей, выбрасывали полушубки, одежду на мороз, а мороз был где-то – 400, но вши всё равно везде «пешком ходили», поэтому здесь, в Силищинских казармах, вся одежда была обработана в вшибойках, и мы в какой- то мере избавились от них.
Когда приехал командующий фронтом, мы были построены. Хорошо помню его слова, когда он поблагодарил нас, сибиряков, с победой по взятию Тихвина и Бокситогорска, рассказал, как наши части гонят фашистов от Москвы. Говорил так, что все его слова затрагивали душу, влезали в сердце.
Из фронтового блокнота
Приезжал к нам большой человек, выступил с речью. Сказал, что всё равно фашисты будут разбиты, мы ведь не хотим быть рабами, победа обязательно будет за нами». 26. XII.1941 г.
Да, это был Говоров Л. А.
В январе месяце 1942 года, число не помню, но в начале января, нашу часть (полк) вливают в Ленинградский фронт. Мы в течение трёх дней маршем шли быстро. Последний, конечный путь Ладожского озера прошли спокойно. Особенно, что мне запомнилось, – озеро хорошо промёрзло. Шли колоннами машины, везли продукты блокированному Ленинграду, а мы шли обочиной по расчищенной дороге. А от берега до берега где- то 45-50 км. Мела снег- позёмка. Видимость была плохая, поэтому мы не страшились авиации противника. Уходя в Ленинград, мы получили пятидневный запас продуктов, тащили всё в вещмешках. Хорошо помню, мы этими продуктами не имели права распоряжаться. Пройдя 20-25 км нас здесь же, на льду, хорошо покормили обедом. И мы двинулись в путь дальше. Через сутки мы были в Ленинграде. Расквартировались в городке для лётчиков. Как пришли, все продукты, которые мы принесли, были сданы во взвод питания.
Из фронтового блокнота
«Мы в Ленинграде. Ладога позади. Морозища. Сегодня я дежурный по части. Жалко, много красивых домов разбито, подгорело. Здесь скоро осмотримся». Январь 1942 год.
Через три дня, ночью, мы сменили часть, которая обороняла город в западной части, в районе Кировского посёлка.
Я ездил семь лет тому назад с экскурсией по Ленинским местам, был в Ленинграде, хотел найти эти места. Там теперь полностью всё застроено и поиск мой оказался безуспешным.
Продолжаю, что с этих дней начинается фронтовая, моя блокадная жизнь в Ленинграде.
Ленинградцы молодцы, очень хорошо построили линию обороны. Крупные капониры, проволочные заграждения, хорошо отрытые окопы, траншеи, невидимые (скрытые от противника) землянки, хорошие подходы с тыла. Всё это огораживало нас, поднимало дух, что немцы не пройдут. Да и система огня у нас была хорошая.
Я занимал оборону взводом где-то 250-300 метров. У меня было на этом участке: по флангам две 45 мм пушки, отделение ПТР (противотанковых ружей), три ручных и один станковый пулемёт, до десятка автоматов, остальные винтовки. В середине наблюдательный пункт. Фашисты часто нас обстреливали, особенно миномётами.
В январе, феврале месяцах ещё сносное было питание.
На город очень часто налетала фашистская авиация, город то здесь, то там горел. Зима была суровая. Не было электричества, топлива, вышло всё отопление в домах, водопровод замёрз, трамваи и троллейбусы поковерканные стояли на путях.
Я несколько раз по долгу службы был в городе. Особенно бедствовало мирное население. Ведь они в это время получали 250 граммов хлеба на рабочего и 125 граммов на остальных.
Я не могу описывать всё, что видел, это очень тяжело.
А мы в это время получали 400 граммов хлеба. Кормить стали всё хуже и хуже. Ели, что только съедобно. Принесёт ординарец манерку супу, помешаешь ложкой содержимое, а там ничего нет. Только суп пахнет горохом. У меня был офицерский ремень из свиной кожи, мы его с ординарцем Сизовым съели за милую душу. Разрезали его на крупные куски, прокипятили в манерке, прочистили его, вернее, проскоблили ножом, а потом порезали на маленькие кусочки и добавляли в гороховый суп.
В это время я ничего не писал в блокнот, да и не до этого было.
В марте месяце я заболел, конечно, от недоедания. Всё время страшно хотел кушать, особенно сразу после принятия хоть какой пищи.
У меня появится в глазах маленькая огневая искорка, потом она расширяется, увеличивается, а потом превращается в огненное кольцо. Встаю утром и никак не могу подняться с нар. Прошу ординарца сходить за командиром санитарного взвода, сказать ему, что я заболел, к тому же у меня расстроился желудок. Приходит врач из санроты, осмотрел. Принесли мне немного покушать, а через пару часов перенесли на носилках меня в сан. роту, а ночью эвакуировали через Ладогу, а там на самолёте ПО-2 или У-2 в г. Рыбинск, в госпиталь. В госпитале я подлечился и привёл свой организм в порядок и был направлен на Волховский фронт, на свой фронт, где мы воевали, но попал, хотя и в свою 372 стрелковую дивизию, но в другой полк, 1238 стрелковый полк.
«Приехал в дивизию, меня оставили при штабе в резерве. В конце марта 1942 года мне было присвоено звание старшей лейтенант, а 1-го апреля приказом по 59-й армии № 024 был назначен начальником штаба миномётного батальона 372 стрелковой дивизии».
Это переписываю из фронтового блокнота.
В это время шли крупные бои за город Мгу. Наш миномётный батальон в составе 1238 стрелкового полка наступал в направлении Синявских высот, где тоже шли крупные бои.

Хостинг от uCoz